ПО ВОЛНАМ ПАМЯТИ.

«… Всё пережитое страной /Порою трудной и тревожной –

Во мне… Я пережил сполна /Все испытания с лихвою…

Во мне – родная сторона, /В лаптях, идущая с сохою…».(Назар Наджми)

Яркие эпизоды сельской жизни

Уже в 1940 году четырёхлетним мальчишкой я смутно помню суматоху при пожаре свинарника, ходил на конный двор смотреть, как бешеные лошади кидались на стену. В июне 1941 года при проводах отца на фронт помню множество какого-то народа в избе, и я у кого-то на руках закрываю дверь на крючок – чтобы не пустить «папу на войну». Отдельные детские военные годы, да и послевоенные помнятся по ярким эпизодам сельской жизни. О некоторых из них и рассказываю.

Летом 1941 года бесконечной вереницей через село Ирково прогоняют скот. Говорят, что эти стада из-под Смоленска. Коровы идут лениво, не спеша, куда-то на восток. Да и своё сельское стадо кажется большим. Утром выгонят, в полдень загонят. В четыре часа дня, когда спадёт жара, снова выгоняют, а вечером мы, крестьянские дети, вновь загоняем скотину на двор. Так всё детство со скотиной и проходит. Поэтому пятилетнему мальчику и запомнилось это бесконечное в клубах пыли движение смоленского стада. Наша сердобольная бабушка Степанида пустила на жительство семью из трёх эвакуированных смолян. Как жилось во время войны, кто и как работал, помню из рассказов родителей и старожилов. Поведал про это время и В.А. Павлов, который всю войну работал в колхозе и сохранил всё в памяти.

Когда были призваны на войну все здоровые мужики и парни, в Ирковском колхозе «трудоспособных», начиная с 14 лет, было 56 человек. В основном женщины и подростки. Всем им выдали трудовые книжки. Стали работать за трудодни с утра до зари и без выходных. В 1940 году проработавшего десять лет председателем Ирковского колхоза Д.И. Павлова выдвинули на другую должность – председателем Андреевского сельпо, как говорили «пошёл на повышение». Председателем Ирковского колхоза «Дружба» назначили Никиту Кузьмича Короткова 1897 года рождения. Бригадиром после начала войны и ухода на фронт мужчин несколько лет была Анастасия Сергеевна Гущина-Захарова.

Детство – интересная пора жизни каждого человека, особенно в сельской местности, общение с природой, животными запоминается навсегда. По годам детство было короткое, а по множеству сельских впечатлений - наполненное. Отец и мать впоследствии говорили, что у меня было трудное детство. Хоть мне так не казалось. Наверное, они имели в виду многочисленные обязанности по домашнему хозяйству. Надо было натаскать воды для скотины, дать ей корма, напоить колхозных лошадей и выполнять другие ежедневные домашние работы. Приходилось пасти скотину, работать на сенокосе, собирать грибы, заготавливать веники, былинник для овец и т.д. Все так трудились, каких-либо примеров праздной жизни в селе не было. Обычное дело. Но были и детские игры, зимой катание на лыжах и санках с горы, ежедневная вечерняя игра в «зайцев и охотника» на Дубинином пруду. Собиралась вся детвора со всего села около 15 человек. Ранней весной, едва сойдёт снег с полянки на краю села у Андреевского пруда, играли в лапту. Все вместе: мальчишки и девчонки всех возрастов. Кругом ещё лежал снег, а здесь на бугре пожухлая прошлогодняя трава быстро освобождалась от снега. По ней бегали босиком, когда надо было выручить свою команду. Простудных заболеваний не знали. Не зря писалось: «Деревенский мужичок вырос на морозе…». Летом играли в чижика, городки, собирали грибы и ягоды. Особенно было много грибов: красноголовиков в осинниках и белых в березняке. Городские тогда в лес не ходили, только свои деревенские.

В страду, когда убирают хлеб и его обмолачивают, была любимая игра – делать норы в свежеобмолоченной золотистой соломе, пахнущей смешанным запахом хлеба и поля.

Хотелось бы особо рассказать о другой прекрасной поре лета – сенокосе. Но об этом столько написано в деревенской прозе, что я не решаюсь повторять. Это надо почувствовать и поработать самому, когда солёный пот застилает глаза, и уже не видишь красивое луговое разнотравье, удовлетворение и радость приходят тогда, когда будет скошено, высушено и убрано сено. Сенокосничаю я и до сих пор. Уже два годовых запаса сена лежит у меня в сарае – никому не нужно. А прилегающую к дому крестьянскую усадьбу косить вынужден, а то зарастёт бурьяном. Скотину не завожу, насмотрелся на тяжёлый крестьянский труд в детстве, так что не тянет крестьянствовать.

Бык Ромка

Моя мама Антонина Михайловна работала во время войны, да и после конюхом. Я уже с семи лет ездил верхом на лошадях. Коней любил, за ними ухаживал. Рано утром гонял на водопой, а вечером на ночное пастбище.

На конюшню почему-то поставили быка Ромку. Огромного, свирепого, с продетым в носу кольцом. За это кольцо и привязывали его к дереву, столбу для выпаса на лугу. Сначала он пасся в стаде, но потом пускали редко из-за его буйного нрава. Когда он ходил в общем стаде, то боролся с другими быками, загонял людей на деревья. Ко мне относился дружелюбно. Наверное, за то, что давал ему сольцы и «соку». Я свободно водил его на привязь, ездил на нём верхом. Мне вменили в обязанность встречать его из общего стада и загонять в хлев. Однажды я заигрался в прятки, и Ромка, проломив изгородь, забрался к Павловым в огород, потоптал гряды с овощами. Была очередная порка.

Боров Борька

Злющий был хряк. Держал в страхе всё село. Заставляли его идти в загон или в свинарник на коне. Однажды он в злобном рывке на верхового распорол брюхо лошади. Мать моя лечила рану лошади сенной трухой, предварительно запарив её в кипятке. Пытались борова колхозники убить, но что-то не ладилось - наверное, потому, что крепких мужиков в селе не было. Однажды на очередное «убийство» собрались все мои сверстники. Я не мог идти, так как у меня загноилась нога после очередного наступания на ржавый гвоздь. Как уже говорилось, ходили тогда летом без обуви, поэтому проколы ноги, занозы, раны были обычным делом. На этот раз был большой нарыв, и я не мог ступать на ноги и полз на коленях, чтобы посмотреть, как убивают Борьку. Но опять что-то не заладилось с «убийством», боров вырвался из загона и бросился на ребятню. В страхе все побежали обратно. Этот страх охватил и меня, я вскочил на ноги и возглавил убегающих. Нарыв мой вскрылся, и вечером я уже гулял вместе со всеми. Борьку всё же застрелили из ружья.

Сельских проказ было множество, иногда даже дерзких. Как и везде в деревнях, лазили по чужим огородам за яблоками, хотя в каждом огороде были свои яблони. Наверное, всё-таки для баловства, для испытания себя в «геройстве». Большим соблазном было сходить за горохом. Надо же, до чего додумался председатель колхоза: построил высокую вышку-шалаш и поставил сторожа «дядю Петю Трофимова» с ружьём, чтобы он охранял колхозное гороховое поле от нас, ребятишек. Неужели мы могли много навредить! Для нас уже была азартная игра, как выследить и обмануть горохового сторожа. Часто это удавалось.

Дядя Костя

После ухода на фронт Н.К. Короткова председателем назначили Константина Гавриловича Трофимова, который и председательствовал до первого объединения колхозов в 1950 году. Был он человеком неугомонным, торопливым, вездесущим. Целый день с кепкой в руках бегал по полям, проверял работу разных бригад колхозников. Работать председателем в то время было нелегко. Надо было спрашивать и с колхозников, и угождать сельсоветовскому и районному начальству. В то время судили за несколько килограммов взятого колхозного зерна. Как уже писалось выше – приворовывали, оправдываясь: «жить надо». На трудодни в военное время, а особенно в послевоенные 1946-1948 годы давали мало зерна. Константин Гаврилович грозился, стращал, но дело до суда не доходило. Позже, когда он в 1950 году уехал в город, остался на долгие годы без пенсии. Бывшим колхозникам, уехавшим из колхоза, кажется, до 1953 или до 1965 года по старости долгие годы пенсия не полагалась. Потом «дядя Костя» (так мы его звали) шутил: «Я прошёл вдоль службы».

В пору его председательства доставалось от него и нам, ребятишкам - за колоски, что стригли со стоячих стеблей, а не подбирали с поля в холщовые мешочки. Очевидно, надо пояснить, что в целях сокращения потерь при уборке ржи и пшеницы ребятишек заставляли собирать в мешочки колоски этих зерновых культур, которые оставались в поле после каждой жатки и прицепного комбайна. Однажды мы разобрали поломанный трактор на запчасти. Дядя Костя грозился милиционером, и пришлось нам болты и гайки возвратить, хотя трактор так и не собрали. Эти годы жизни деревни я уже помню отчётливо. Про тяжёлую жизнь в этот период и в войну дополнительно рассказал мне В.А. Павлов. Одной из главных тяжёлых работ в сельской жизни всегда считалась ручная косьба трав и зерновых культур. Сильные выносливые косцы ценились и пользовались уважением. Владимир Алексеевич рассказывал, что скашивал в день по гектару гречихи, а ржи до 75 соток, пшеницы до 60 соток. Примерно таких косцов набиралось не более 6-7 человек. Остальные, в основном женщины, вязали пояски для связки снопов, таскали их и устанавливали в шиши.

Скирды, овины, шиши

Способ уборки урожая (ржи, пшеницы, овса) в сороковые годы с сегодняшней точки зрения был прямо-таки допотопным. Косили специальными косами с приделанным отвалом, чтобы стебель зерновых культур ложился в валки. Эти валки собирали в снопы, которые связывали заранее заготовленными соломенными поясками. Шиши – это десяток снопов, поставленных так, чтобы головки колосьев снопов были собраны вместе. Сверху все эти снопы накрывал от дождя один большой взъерошенный сноп, установленный наоборот вниз колосьями. Всё поле было уставлено такими островерхими шалашами. После того, как зерно «дойдёт» в этих шишах, их свозили в овин – большой крытый сарай длиной до 50 метров. А там обмолачивали на конной молотилке в августе-сентябре, иногда и позже. Конную молотилку с главным зубчатым барабаном приводила в движение четвёрка лошадей, ходившая по кругу. Погоняли их мы, 8-10-летние сельские мальчишки. Сначала в радость, а потом кружилась голова от бесконечного кругового движения и орания на лошадей.

Часть снопов складывали особым способом прямо на поле в скирды. Поздней осенью, иногда даже в октябре, притаскивал трактор из МТС механизированную молотилку «сложку» (такая показана в кинофильме «Кубанские казаки») и на месте вымолачивали из снопов зерно.

В шишах, скирдах и овинах зерно становилось «спелым», набирало максимум живительной силы. С такого обмолота и получался хлеб необыкновенного вкуса и запаха, дававший крестьянину силу в его тяжёлом труде. Такой вкусный хлеб теперь уже не выпекают. Вот с каким трудом добывался крестьянский хлеб, да ещё взять во внимание, что в военные годы это делалось женскими руками.

Другой трудоёмкой тяжёлой работой была вспашка своей усадебной земли под посадку картофеля. В войну пахали плугом, но вместо лошадей, по утверждению В.А. Павлова, впрягались сами жители села. Непонятно, почему не давали лошадей, тем более, что почти за каждым домовладельцем была закреплена лошадь. Наверное, сверху было «указание», председатель колхоза боялся его нарушить. А может, уходило время посадки, а в колхозе ещё не были закончены посевные работы, потому и не давали обрабатывать свои приусадебные участки. Такая практика была и в 50-е, и в 60-е годы.

Своим тяжёлым трудом оставшиеся жители села в военные годы выращивали урожай зерновых и сдавали государству до 90 тонн зерна в год. Несмотря на тяжесть труда, женщины (особенно во время покоса) пели старинные русские песни. Осенью после уборки урожая проводилось общее колхозное застолье с песнями и плясками. Нам, ребятишкам, доставалось что-нибудь вкусненькое с праздничного стола.

Масленица

Я не могу сказать, что вся масленичная неделя была наполнена разнообразной пищей. Детская пора, приходившаяся на военные и послевоенные 1945-1951 годы, не отличалась обильной едой. Были относительно сыты. Картошка, молоко, иногда яичко, почти каждый день хлеб, а в отдельные периоды 1946-1947 годов – ячменный с колючками. Голода не было в нашем селе. Трудно было с сахаром. Его кололи щипцами из больших кусков, и мать давала каждому из нас по несколько крохотных кусочков в день.

Масленица запомнилась по двум ярким воспоминаниям. Первое: пекли блины из белой муки и ели их с мороженым молоком. Корова в этот период была в запуске (перерыв в доении перед отёлом), поэтому заранее морозили молоко в корыте. Когда же наступала масленичная неделя, его скоблили и клали каждому в чашку. Вот с ним и ели блины - казалось вкусно. Вторая яркая, запоминающаяся картина масленицы: в последний день масленичной недели, в воскресенье «жгли масленицу». С утра сельские мальчишки (10-14 лет) обходили все дома и просили дров, а особенно «лагушек», чтобы жечь вечером масленицу. Лагушка – это маленькое деревянное ведёрко, в котором хранился дёготь для смазывания осей конной телеги. Набрать пяток лагушек считалось счастьем. Было красиво смотреть, как они горят на длинных шестах, воткнутых в снег вокруг основного большого костра.

Бабушка

Царство тебе Небесное, Степанида Моисеевна! Удивительно была добра ко всему живущему на земле: к людям, к животным, птицам. Родилась 10 ноября 1876 года в соседней дер. Податнево в большой семье. Полвека прожила баба Степанида в селе Ирково, воспитав своих пятерых детей и понянчив четверых ирковских внуков.

Мне не довелось знать своих дедушек – они рано умерли. Бабушка по материнской линии тоже умерла рано. А вот по отцовской линии бабушка Степанида опекала меня до 13 лет. Много рассказывала русских народных сказок. Она привечала в нашем доме всех нищих, заблудившихся путников. Принимала на временный постой ходивших в ту пору по деревням разных ремесленников: шерстобоев, лудильщиков, стекольщиков, плотников и т.п. А шорник-сапожник дядя Вася из г. Монино и портниха Екатерина Сухова из г. Щёлково жили два военных года с нами, обувая и одевая всё село.

Бабушка Степанида была яркой представительницей тех русских православных людей, бессребреников, помогавших всюду, где до них доходила весть о несчастье и нужде. Все детские военные и послевоенные годы вплоть до её кончины 29 ноября 1949 года бабушка Степанида постоянно была с нами, троими её внуками. Мать всегда занята на колхозных работах, и домашние заботы ложились на бабушку. Она была мастерица солить огурцы, капусту, умела почти из ничего приготовить пищу. Делала вкусный гороховый кисель, картошку на молоке, кисель из рябины, «тошнотики» из прошлогодней картошки, оставленной под зиму в поле. Эти блюда в обычное неголодное время не готовят. Хлеб ржаной (по теперешнему чёрный) крестьяне выпекали сами в русской печке. Мы с сёстрами следили, сколько же теста не войдёт в хлебные формы. Из остального теста пекла бабушка на сковороде на углях в большой русской печке ржаные лепёшки. Очень вкусно пахнущие, горячие. Мы с удовольствием их ели с молоком. Сказать, что мы голодали в войну, нельзя, трудности с питанием были в 1946-1947 годах. Выручал сосед – Иван Григорьевич Рунов, который работал в колхозе завскладом. Всегда была корова, хотя и много приходилось молока сдавать государству, но оставалось и себе. Сметану, яйца, мясо почти не ели, только в большие престольные праздники. Летом прокормиться было легче на подножном корму: щавель, дудки, молочай, ягоды, грибы, горох – всё шло в пищу, всё богато витаминами.

А вот своим поведением я досаждал и бабушке, и матери. Мать наказывала физически тем, что под горячую руку попадётся - чаще ремнём, а бабушка иногда голиком погрозится, да так, шлёпнет для порядка. Ругалась непонятным мне выражением: «Дерёт тя горовита». Хочется сказать маме и бабушке запоздалое: «Простите меня, Христа ради, несмышлёныша».

Вечная память героям

Не вернулись с войны девять человек. Вот их имена, выбитые на мраморной стеле, установленной в Иркове 1 июня 1991 года:

Коротков Никита Кузьмич (1897 – февраль 1944)

Павлов Дмитрий Иванович (1904 – декабрь 1942)

Миронов Василий Васильевич (1902 – апрель 1942)

Миронов Алексей Васильевич (1922 – февраль 1942)

Рябов Дмитрий Герасимович (1907 – март 1943)

Трофимов Александр Константинович (1919 – сентябрь 1941)

Кураженков Алексей Кузьмич (1921 - …)

Валяев Борис Илларионович (1922 - …)

Рунов Алексей Иванович (1920 – июль 1942).

А. Миронов

газета "Александровский голос труда"

Источник: https://golos-truda.ru/index.php/history/1747-po-volnam-pamyati-2